Королевы. Починяя снасти, сказывали о богах - Клим Полин

Королева приказала освободить дом, ближайший к Залу Совета. Он как раз стоял, повернувшись боком к ее собственному. Там проживала одна из пятнадцати: Эра, жена мастера над рыбалкой. Эра вместе с дочерьми переехала в пристройку к дому Ажи, а в ее собственном жилище расположили шесть пятилетних девочек – надежду Майахрамо и Острова. Было решено приставить к ним шесть служанок, а еще две молодые женщины, вооружившись короткими копьями, постоянно стояли у входа в дом. Но и этого показалось королеве недостаточным. Она приказала, чтобы каждая из пятнадцати членов Совета по очереди проводила ночь вместе с королевами – так она их назвала, рассказывая пророчество Евы – бодрствуя подле девочек и следя, чтобы ничто не угрожало их сну и жизни.

Поскольку лекарь в деревне тоже был мужчиной и отбыл вместе с остальными, его обязанности выполняли две его молодые дочери: Пира и Сайа. Они, конечно же, не владели искусством отца в совершенстве, но все-таки умели многое. Им Ажа также приказала по очереди ежедневно находиться подле шести королев. В конце концов, они всего лишь дети, а дети часто ранятся, падают и болеют. Она не могла допустить, чтобы глупый несчастный случай поставил под угрозу жизнь любой из девочек, а значит и жизнь их племени.

Стены дома выкрасили в белый цвет – цвет смерти – чтобы все в деревне понимали, что в него входить запрещено под угрозой казни. Рядом постоянно горел костер, и женщины-охранники следили за тем, чтобы он не затухал. В Майахрамо появилось второе сакральное здание, помимо Зала Совета, стены которого напротив были много лет назад выкрашены в зеленый – цвет жизни.

Королева, конечно же, поговорила с каждой из матерей шести королев. Странным образом оказалось, что все эти женщины были похожи. Они почти все были одного возраста, все – жены рыбаков, все – тихие, как мыши. Покорность – вот с чем приняли они известие королевы. Ажа рассчитывала увидеть гордость в их глазах, но она ее не увидела, а может быть просто не разглядела. За сегодняшний день, столь длинный и тяжелый, последовавший за такой же трудной и длинной ночью, замылил ей глаза. К вечеру она уже с трудом видела, едва различая черты лиц, окружавших ее. Королева очень сильно устала. Она понимала это, чувствовала своим уже немолодым телом. Усталость накопилась в ее ногах, руках, спине, шее, лбу, висках, языке. Вот и глаза туда же – отказывали Аже в ясности и четкости. Но этот естественный ход вещей, как сегодня, так и в целом, не смущал ее и не заботил. Она всегда ловко подстраивалась под свою надвигающуюся старость ежедневно, меняя свое поведение и пристрастия в течение жизни и в течение конкретного дня. Это было так просто и так должно, что не могло быть иначе.

Все матери, конечно же, согласились отдать своих пятилетних дочерей на попечение Ажи и племени. Они ни на секунду не усомнились в пророчестве, в котором могли бы усомниться, ведь его всегда труднее принять, если оно касается тебя лично, и, конечно же, еще невыносимо труднее, когда касается твоих детей. Но матери не огорчили Ажу, они не подвели ее: кивали и целовали ее руки. Да, пусть они плачут, пусть, подумала Ажа. Это неплохо. Ведь они женщины, а это их дети. В их слезах нет ничего плохого. Главное, они готовы принять должное, а значит цель достигнута и дальше можно двигаться спокойнее. Впрочем, Ажа не была уверена, что все шестеро понимали, что их девочки – больше не их дочери, что они теперь – дочери племени, дочери Острова, дочери Богов. По крайней мере, одна из них. Но это осознание придет к ним позднее, может быть завтра, и, была уверена королева, оно будет встречено матерями с готовностью. Так же, как сегодня они с готовностью встретили пророчество и разлуку с детьми.

Все девочки, кроме одной, видимо, унаследовали больше от матерей, чем от отцов: они были тихие, спокойные, приветливые и покорные. Лишь одна – Бэка – то и дело куда-то бежала, что-то кричала, смеялась и плакала громче остальных. Она, как и, наверное, ее отец, была больше пчелой, чем цветком. И Ажа, что естественно, сразу подметила это, соблазнившись мыслью о том, не является ли это явственное и разительное отличие Бэки от остальных девочек знаменующим основанием для того, чтобы принять ее за ту самую, единственную, или, по крайней мере, для того, чтобы присмотреться к ней повнимательней. Королева решила остановиться на последнем потому что не подобало сразу принимать очевидные знаки за истину, тем более, что ошибка в такой ситуации может привести к плачевным, ужасным и, скорее всего, смертельным последствиям.

Других девочек звали: Апа, Дана, Рата, Лефа, Фора. Апа была самой маленькой из всех, самой низенькой и худенькой. Личико ее всегда почти выглядело трогательно-доверчивым, лишь иногда искажаясь гримасой недовольства по тому или иному мелочному детскому поводу. На руках она носила старые сережки матери, обернутые в форме браслетов. Это выглядело красиво, но очень не шло ребенку ее возраста. Ажа подумала, что браслеты эти стоит снять. Глазки Апы ничем особенным не выделялись, в них не читалось любопытство, характерное почти для всех детей. В них не было вообще ничего яркого. Дана была красавицей. Уже сейчас Ажа видела в ней будущую красотку, за которую с наступлением у нее первых месячных будут готовы бороться лучшие мужчины племени. И, отметила королева, казалось, что девочка уже сейчас понимает это. В ее осанке, походке и в том, как она говорит читалось поведение будущей красавицы, знающей о себе то, что все видят, и чему многие завидуют. Платьице у нее тоже было не детское, скорее оно напоминало уменьшенную копию взрослого платья, одного из тех, что иногда в особые дни надевает женщина, чтобы почувствовать особенный день или вечер, выделить его из череды остальных. При этом Дана оставалась холодно-спокойной и тихой: это даже иногда казалось смешным. Рата была сама серьезность. Она задавала довольно много вопросов, но при этом любопытством это назвать язык не поворачивался. Девочка эта – самая высока из всех – просто хотела знать много и сразу об окружавших ее вещах. Она была умна и любознательность ее шла ее лицу, грубоватому, но в чем-то очень симпатичному. Лефа вела себя тихо, но странновато. Она мало общалась с другими девочками, практически не участвовала в общих играх. Часто можно было увидеть ее худую фигуру, увенчанную копной светловолосых кудряшек, блуждающую неподалеку от остальных – так прогуливаются, когда фантазируют о чем-то, мечтают или строят планы. Ажа сразу поняла, что в отличие от Раты, которая интересовалась миром реальным, Лефу больше занимало ее воображение. При этом, девочка всегда была приветлива и добра к окружающим. Фора же отличалась прямолинейностью и лидерскими качествами. Ее больше всего интересовали игры. Она зачинала их, созывала всех, распределяла роли, а сама зачастую играла несколько сразу. Ажа в последующем часто наблюдала за играми шести королев и заметила, что в игре Фора становится много симпатичнее и умнее, чем она была на самом деле.

При ближайшем рассмотрении становились очевидными различия между девочками. Каждая была особенной по-своему. Каждая имела какие-то черты, нехарактерные для остальных пяти. И в этом, думала Ажа, нет, в конечном счете, ничего удивительного.

7 Майахрамо и измена

Майахрамо – непривычно длинное название для деревни на юге Острова. Здесь, где все имена и наименования редко содержали в себе больше пяти букв, никто не мог объяснить с полной уверенностью то, откуда взялось такое название. Ага как-то рассказывал о том, что его отец слышал от своего отца историю, в которой говорилось, что название это дали деревне те самые чужестранцы, впервые прибывшие столетия назад на Остров. Оно показалось сакральным тогдашнему вождю, и он решил переименовать рыбацкую деревушку. Правда это или нет, Ага не знал. И Ажа тоже не знала, но за неимением иных версий, она всегда держала наготове эту, когда дети ее спрашивали о том, почему так неудобно назван их дом.

В деревне проживало почти пятьсот человек, считая мужчин, женщин и их детей. Практически все занимались рыбалкой или тем, что помогает заниматься рыбалкой: строительством и починкой лодок, сетей и снастей, торговлей, пошивом плотной обуви и одежды, изготовлением специальных ножей для разделки рыбы. Рыбалка не только кормила деревню, но и являлась значительным подспорьем для торговли с соседними племенами. На рыбу выменивали оружие, травы, фрукты, украшения, а иногда и просто – знания.

Ага относился к тем вождям, которые, усердно вверяя себя заботам общества и опираясь на традиции, почитаемые всем сердцем, пекся также и о развитии племени. Он любил приглашать вождей соседних племен и сам часто к ним наведывался, чтобы узнать что-то новое, а возможно и перенять что-либо. Впрочем, нововведения происходили редко и осторожно: умный Ага не желал, чтобы его люди часто подвергались изменениям, и чтобы они могли хоть на мгновение подумать, что их мир должен меняться, тогда как – рассудительно полагал Ага – мир не должен, но может меняться. И этой возможностью порой, пусть и осторожно, не стоило пренебрегать. Так в их деревне появились двухместные лодки, деревообработка и настоящий лекарь, который не заменил, впрочем, знахарей, но стал трудиться бок о бок с ними. И последних продолжили почитать также основательно, как и до этого, чем обеспечили их спокойствие.